Реконструкция происшествия

 

 

Сохранился эмоциональный рассказ переводчика л-та Галахова об увиденной "посадке"

 
На военном аэродроме работают много специалистов. Руководители полетов - командиры и штурманы руководят, - это понятно. Кто-то должен "выпускать" и "принимать" на земле тяжелые, ревущие турбинами самолеты.
Тут же возникает некая ассоциация с обнаженным мечом и мечом, вложенным в ножны. Представьте мощную машину, выруливающую на исполнительный старт. Полные баки горячего с возможностью дозаправиться в воздухе - то есть долетит туда, куда пошлют. В бомбовом отсеке могут быть подвешены и тяжелые бомбы, и крылатые ракеты - значит, кого надо достанут, и мало не покажется.
И вот эта серебристая остроносая туша начинает по длинной полосе свой разбег, опираясь хвостом на огненный длиннющий язык оранжево-голубого пламени. Раз! Отрыв. По невысокой траектории, отключив режим форсажа, "стальной клинок" уходит за горизонт. "Меч" вынут из ножен. Может поразить любую цель на своем пути!
Спустя несколько часов, огромная машина приближается к ближнему приводу, выпускает посадочные фары и шасси, выравнивается, тяжело касается бетонки, устало катится по рулежным дорожкам. Тормозные парашюты подбирает специальная команда. Мощный КРАЗ подтягивает их к месту стоянки. После того, как летный экипаж покинул борт, техники проводят послеполетный осмотр и зачехляют машину. "Меч" опускается в ножны.
Наслушавшись на аэродроме и за его пределами всяческих рассказов и баек от летчиков, штурманов, операторов, техников, даже не стану пытаться воспроизводить их. Это их тема, пусть сами пишут.
Расскажу о том, что видел сам и переживал вместе со всеми.
Завершающий этап подготовки летчиков национального контингента, как мы его тогда называли, начался с самостоятельных вылетов ливийских летчиков в составе смешанных экипажей. Экипажи комплектовались нашими штурманами и операторами. Ливийский пилот должен был совершить самостоятельный вылет в зону, пройти там определенный несложный маршрут, уже облетанный с инструктором, и вернуться на аэродром.
Тут и предстояло самое трудное - совершить самостоятельную посадку. Тяжелая туполевская машина требовала к себе деликатного на всех эволюциях отношения, а в особенности, на завершающем этапе. Длинная, рассчитанная на прием тяжелых бомбардировщиков взлетно-посадочная полоса, имела недлинный и узкий "язык". Именно там должно происходить касание шасси бетонки родного аэродрома. Там, и ни на метр дальше.
Бесстрастная фотокамера фиксировала все аспекты подхода к ближнему приводу, проход над приводом, выравнивание и момент касания бетонки. Грубое касание и последующий "козел" - прыжок самолета - неудовлетворительная оценка. Перетягивание за пределы "языка" и касание бетонки позже - неудовлетворительная оценка. Посидев много раз в кресле пилота бомбардировщика, полагаю, что свести вместе в момент посадки все - бетонку прямо по курсу, острый нос самолета перед фонарем кабины летчика, показания высоты, скорости, оборотов двигателя, угол отклонения закрылков, угол отклонения рулей высоты, скорость бокового ветра и еще что-то, что я не смог запомнить, дано не каждому.
Потому-то они и пилоты, "Командиры", летчики, авиаторы...
В тот полетный день на самостоятельный вылет готовились несколько ливийских летчиков. Их имена оставим для архивов. Среди ливийского контингента были летчики с большим количеством освоенных типов самолетов, налетом часов, опытом полетов на тяжелых американских транспортных самолетах С-130. Но таких были единицы. Основная масса летчиков осваивала первый для себя тип самолета. Этих то только "оперяющихся" птенцов и выпускали в тот день на самостоятельные вылеты.
Взлететь - задача гораздо более простая, а вот посадка ... Эта машина заходила на посадку как-то неровно. Уже издали было видно, что самолет идет с большим креном на левый борт и с превышением оптимальной высоты над ближним приводом.
Как-то нервно летчик попытался выровнять машину уже почти над полосой. Он уже явно значительно перетягивал за пределы "языка" посадочной полосы, куда надо было приложить шасси.
И он "приложил"!
С высоты метров в 20 самолет буквально грохнулся на бетонку, крен еще не был до конца устранен, поэтому основной удар пришелся на стойку левого основного шасси. Звон от удара верхнего узла о галтель шасси, массивную конструкцию к которой крепятся колеса, пронесся над полосой. "Козел" вышел выдающийся! Можно сказать - "горный козел" - так высоко подбросила машину гидравлика шасси. Метров 400 пролетел над бетонкой самолет прежде, чем повторно приложился тем же многострадальным левым шасси и, став на остальные точки опоры, покатился по полосе, выпуская вытяжной и тормозной парашюты.
Было впечатление, что на момент первого касания полосы и "козления" самолета все наблюдавшие за этой посадкой зажмурились от страха. Это была явно аварийная посадка. Это понял и солдат, производивший фотосъемку посадки. Принцип подлянки везде, даже в авиации дальнего действия, работает безотказно.
Именно в момент выхода этого самолета на снижение, у бойца закончилась кассета с пленкой в фотоаппарате. Есть нормативы по времени замены кассеты. Техник ближнего привода, наблюдавший за посадкой и работой солдата с фотокамерой, успел только констатировать, что солдат конца первого года службы успел заменить в фотокамере кассету, перекрыв установленный норматив как минимум в два раза.
Аварийная посадка была зафиксирована качественными снимками. Вспотевшие от увиденного инженеры почти бегом направились к закатываемому на стоянку самолету. Опустились катапульты летного экипажа. Бледные штурман и оператор кормовой пушки утирали пот с лиц. Ливиец казался взволнованным, но по его темнокожему лицу трудно было определить его состояние.
Маленький лейтенант - техник вывернул из пространства открывшегося бомболюка прибор-регистратор. Теперь мы называем их "черными ящиками", хотя цвет то у них наоборот очень яркий - оранжевый. В свою лабораторию обработки данных на краю летного поля он мчался со всех ног. Тем временем, постепенно приходя в себя, все руководство учебного центра, летчики-инструкторы, техники и даже мы - переводчики, работавшие в тот полетный день в разных местах аэродрома, окружили машину.
Было сразу понятно, что экипаж уцелел чудом. Это чудо называется вполне конкретно - запас прочности и живучести созданных в КБ Туполева самолетов.
Фюзеляж тяжелой машины с левого борта напоминал скорее стиральную доску - гофры прошли по всей длине. Кое-где у места крепления крыла к фюзеляжу чернели дырки от выбитых ударом заклепок. Здоровенная галтель стойки основного шасси покрылась трещинами. Ей досталось больше всего. Толстая резина покрышек была стесана об бетон на всю глубину. При мне списывали покрышки после "грубых" посадок и с меньшими стесами.
"Отлетался..." послышались первые выводы специалистов. Судить о повреждениях элементов каркаса, или как говорят в авиации "набора" фюзеляжа, можно было судить только после детального обследования.
Самое главное - все остались живы. Из-за домика на краю летного поля выбежал тот же лейтенант небольшого роста. Он бежал к самолету, размахивая руками, пытаясь на бегу что-то важное выразить жестикуляцией. Добежав и выдохнув на собравшихся "восемь с половиной "же", лейтенант схватился за выглядевшую как-то неуверенно стойку переднего шасси. Тут до всех окончательно дошло, - нагрузки при посадке превысили максимально допустимые почти в два раза. Кто-то из инженеров полка задумчиво протянул: "Если бы это не была туполевская машина...".
Всегда во всех авиационных гарнизонах на всех праздниках, во время любых застолий с участием "посвященных" - ребят, которые с гордостью носят в петлицах перекрещенные крылья и пропеллер, произносится тост: "За то, чтобы количество взлетов равнялось количеству посадок!" Где бы и кому бы я ни пересказывал эту реальную историю, все всегда соглашаются с этим искренним пожеланием.

Владимир Галахов, военный переводчик
Первоисточник - http://vkimo.com/node/963