Саутин Игорь Александрович
КК Ту-22
Военный лётчик 1-го класса
Заслуженный военный лётчик СССР
Заместитель командира 341 тбап
Старший лётчик-инспектор ДА
Полковник
Совершенно случайно познакомился с Игорем Александровичем на встрече ветеранов ДА в 2012 году. Просто подошёл к одиноко стоявшему человеку, спросил его имя и попросил разрешения сфотографировать. Это фото вверху. Мы разговорились. Было интересно слушать ветерана и неизвестные факты о нашем любимом Ту-22. Зазвучали знакомые фамилии, оценки свойств самолёта, характеристики и собственное мнение лётчика. Обменялись телефонами. Договорились продолжить воспоминания.
Нам не удалось продолжить разговор. Не судьба!
Однако, совсем недавно, уже в 2024 году, в мои руки попал биографический очерк об этой незаурядной личности. Здесь нет череды сухих фактов. Напротив, очерк позволяет оценить масштаб личности и человеческие качества замечательного человека.
Автор очерка - Кириллин Сергей Николаевич. С его любезного разрешения и помощью привожу материал полностью.
А.Краснянский
Саутин Игорь Александрович, 1933 г.р.
Заслуженный военный летчик СССР,
полковник, ветеран Дальней авиации.
Летчиком Дальней авиации он стал совершенно случайно. Не должен был, избрав после окончания сельской школы совсем иную для себя профессию... Стал благодаря стечению обстоятельств, одно из которых произошла из-за решения мандатной комиссии Московского училища пограничных войск отчислить абитуриента Саутина И.А., сдавшего успешно вступительные экзамены, но проявившего “нечестность”, не указав в автобиографии про своего деда “кулака”. Того деда (он видел его не больше двух раз в раннем детстве) увлекла реформа П.А.Столыпина. Откликнувшись на нее, он порвал с крестьянской общиной и отправился в начале века на укоренение своего хуторского хозяйства в дальний край Вологодской губернии.
Проявлять своенравие русская община позволяла не всем. За свою классовую неосмотрительность дед получил поражение в правах, и возможность вдоволь “напутешествоваться” по стройкам социализма. В те непростые времена, “великого перелома”, когда судьбы граждан империи, строившей свой “новый мир”, складывались случайно и, далеко, не всегда успешно, должны были быть по закону сохранения и те, в чьи судьбы энергично вмешивались счастливые случайности.
Его внук пограничником не стал. В противном случае его место в небе досталось бы кому-то другому, а он, едва ли обрел бы то, что стал считать с некоторых пор своей самой главной страстью. Пройдя первоначальное обучение в Вологодском аэроклубе, научившись управлять строгим в пилотировании УТ-2, Игорь полюбил небо и выпускался в 1956 году из Омского летного училища пилотом фронтовой авиации. День получения удостоверения летчика третьего класса был в его жизни днем долгожданного счастья. Таким он его запомнил и сохранил в сердце на всю оставшуюся жизнь. А потом настали будни и время размышлять не столько о свойствах самолетов и тактике их применения, сколько об устройстве собственной жизни.
К тому были все основания и помыслы. Его, выходца из небогатого села, ушедшего при затоплении Череповецкого гидроузла под воду в последнем предвоенном году, жизнь не баловала. Хотелось пареньку испытать достатка хоть самой малости большего, чем был в доме. Полуголодное, обездоленное войной детство, омраченное гибелью по нелепой случайности на деревенской улице отца. Болотистое бездорожье окрестностей… Леса на четыре стороны света и сотни километров не создавали ощущения жизненной наполненности. Жилось голодно и до войны, и в войну, и после нее. Запомнилась ему из череды давних событий мельком увиденная в перемятой сотнями рук передовице, оказавшейся в деревне с оказией областной газеты, декларация о том, что “жить в стране стало лучше и веселее”.
- Кому-то, может быть, и стало! - размышлялось ему, только не для земляков и ровесников. Поступление на военную службу и обещаемая работником райвоенкомата обеспеченность “на всю жизнь” довольствием, давало хоть какую-то надежду, что и ему когда-нибудь станет... Был, конечно же, был и у комсомольца Саутина патриотический долг, преклонение сначала перед Карацупой, а потом Чкаловым и Громовым, желание, если потребуется, - защищать Родину, но не одно это определяло значение избранной профессии.
Он нисколько не жалел, что не стал истребителем. В училище успешно освоил бомбардировщик Ту-2, а при выпуске летал на реактивном Ил-28.
После окончания Омского училища лейтенант Саутин получил направление на Западную Украину, в Прикарпатский военный округ, в окрестности уютного утопающего в садах города Коломыя. Там базировались два полка фронтовой авиации, летавших на Ил-28: ударный - ставший для него родным и разведывательный. Первое время жилось припеваючи и леталось “от души”. Кто мог знать, как все обернется вскорости…
Особенно нравилось и запомнилось ему, совершенствуя летные навыки, “ходить на бреющем” с командиром своей эскадрильи. Вылетев парой или звеном, они “утюжили” стиснутое виноградниками и уходящими до горизонта полями, русло Днестра. Наставник был ассом, летал как Бог, обладая к тому же поразительной способностью управлять полетом группы не по рации, а точными жестами из кабины своего самолета.
Радио для таких целей было непригодно - полковое начальство не должно было не только знать, но и догадываться, какой методикой пользуется комэск, прививая молодым азы боевого мастерства. Как еще можно было научить новичков, едва поставленных училищем на крыло, чувствовать землю и своевременно закладывать виражи? Понятное дело, что “учеба” осуществлялась с большим риском, нарушением всех инструкций, вдали от руководителя полетами под личную ответственность старшего группы. Счастье молодых, что их наставниками были фронтовики, которым и “море по колено”, и брать “на себя” - за правило. Его память хранит по сей день ни с чем несравнимый восторг тех ощущений: вибрирующую упругость “живых” крыльев послушного Ил-а, только что на земле принявшего от заправщика несколько тон керосина, мелькание воздушных вихрей, срывавшихся с обшивки при интенсивном маневрировании, успокаивающий шелест набегающего потока в установившемся режиме полете. А как разбегались, как пенились искрящейся солнечной радугой речные волны, возмущенные вырывавшимися реактивными струями двигателей их, проносившихся на предельной высоте, самолетов. Пилотажным искусством и ревом турбин они наводили одновременно и восторг, и ужас на жителей окрестных сел.
Летая, они почти ежедневно постигали смысл самых обыкновенных истин. Те из них, что едва не приводили к погибели, стремительно обогащали знания, оказываясь особенно запоминающимися. В авиации не бывает никаких мелочей! Эта непреложная установка существовала до поры до времени в его сознании как некая абстрактная отвлеченность, пока не пришло время проявиться ей в форме подлинной реальности. Все произошло примерно так. В обязанности воздушного стрелка радиста самолета Ил-28, помимо прочих, входило обеспечение перед вылетом остальных членов экипажа кислородными масками. Тот полет не должен был быть высотным. Пилота Саутина отличала природная собранность и пунктуальность. А тут, будто черт попутал - полученную из рук сержанта маску он не посчитал нужным взять в полет. Зачем(!) лишние предметы на борту, если полет не высотный. Все сложилось иначе, в какой-то момент поступила команда уйти за облака. Ответное сообщение по радио, что ты случайно не захватил маску или она неожиданно соскочила - воспринялось бы, не как проявление халатности - бери выше - как отказ выполнить приказ командира. А это - недопустимо, не при каких условиях. Это повод для взыскания, строка в личном деле! Он дышал…, зажав шланг “мертвой хваткой” ладони одной руки, понимая, что если не удержит и выронит, то потеряет сознание, а второй - исхитрялся пилотировать бомбардировщик, выполняя указания руководителя. Едва не задохнувшись в том полете, находясь в полуобморочном состоянии, он старался из последних сил сохранить сознание. В конце концов, все закончилось благополучно. Для него - это был не просто урок! Не только счастливое воскрешение. Это было постижение истины, едва не проявившейся в гибели трех членов экипажа и - абсолютно исправного боевого самолета. Ее смысл был банален - соблюдать инструкции во всех случаях жизни, какими бы примитивными они ни казались на первый взгляд. Прочувствовав сердцем, в какой близости от края пропасти они только что были, он “записал” в свое подсознание очередную “мелочь”, едва не разлучившую с жизнью. Эта история не была в его жизни последней. Но с каждой новой предпосылок для возникновения очередной становилось меньше. Он умел делать правильные выводы.
Все, о чем только ни мечталось ему в училище, уверенно и легко складывалось в полетах в эти уж очень счастливые годы жизни. Обреталось и оттачивалось мастерство пилотирования, укреплялась уверенность в своих силах и надежности так полюбившегося бомбардировщика Ил-28, обладавшего, по его мнению, самыми прекрасными пилотажными свойствами. Потребность летать преобладала над остальными. Холостяцкий быт общежития гарнизона с удобствами во дворе не создавал тягостных проблем и казался раем, по соседству с которым жила скромная девушка Майя... На службе были полеты, подготовка к полетам, разбор полетов. В свободные часы и непогоду можно было и в картишки с друзьями по комнате переброситься, и “козла забить”, и вокруг волейбольной сетки попрыгать.
Ходили в местную баню в конце недели, а в какие-то дни, старательно прогладив форменные синие брюки, и на танцы на летнюю эстраду. Отмечали с соседями по комнате окошком в сад и дни рождения, и назначения на должность, и очередные звездочки на погоны. Всего-то и требовалось для этого к назначенному торжеству купить на городском рынке вскладчину кусок копченого сала, ноздреватого с прохладной слезой сыра, молодого лучка и прочих овощей. Виноградное вино местного разлива обеспечивало дощатому столу, покрытому свежим рушником, изысканную привлекательность. На то она и молодость, чтоб по утрам голова не болела, а врач на предполетном осмотре давал свое “добро” на вылет. Было, правда, донимавшее не его одного обстоятельство, связанное с тем, что большого гостеприимства коренные жители Коломыи к советским воинам не проявляли. Отголоски националистического противостояния проявлялись решительно и дерзко, о чем не забывали напомнить на очередном инструктаже полковой особист и замполит. Именно в эти годы ехали на свою историческую родину осужденные в разные годы “западники”. Возвращаясь поздним вечером из кинотеатра, а тем более с танцплощадки, нужно было держаться группой, иначе можно было и камень в спину схлопотать, а то и ножик под ребро.
Жизнь продолжалась. Все было почти как в той песне: “…летали, дружили в небесной дали…”. Так бы и продолжалось дальше: полк фронтовых бомбардировщиков Ил-28А, предназначавшихся для нанесения атомных ударов на территории Западной Европы, был готов в военное время действовать по приказу. А в мирное, совершенствуя боевое мастерство, летал днем и ночью в условиях видимости и минимума погоды, выполняя летные задания. Производил учебные бомбометания на полигоне. Летал в одиночку и группой, отрабатывая так нелегко дающийся пеленг. Выполнял подтверждение и повышение классности пилотов и штурманов, разбор, подготовку и вновь: полеты, полеты, полеты... Керосина для прожорливых реактивных самолетов первого поколения отпускалось по стране вдоволь. Хватало на всех.
События на мировой арене убеждали Саутина, соединяясь в одно целое с докладами и приезжих, и своих замполитов, что избранная им профессия не только почетна, хорошо оплачиваема, но и общественно необходима. И он сам, и его боевые друзья, не сомневаясь в этом, были готовы в любую минуту, пребывая в любом состоянии, взлететь по команде к заблаговременно намеченным и распределенным между экипажами целям. В том, что это может произойти даже не завтра, а уже сегодня - никто из них не сомневался. Но почему-то и не переживал. Ходили по городку уверенным шагом, распрямив плечи. Они стояли на страже революционных завоеваний социализма и гордились этим. Они были влюблены в свою профессию страстно, почти до самозабвения, верили в завтрашний день и удачный жребий. Кто из них предполагал и мог предположить, как туго натянулись и взвелись пружины, приводящие в движение роковые кнопки…
Тревожным и прекрасным было время его молодости. Вопрос: “Cколь долго оно будет длиться”? - люди, как правило, не задают, от добра добро не ищут, живут со вкусом и дышат полной грудью, В такие минуты и вторгаются внешние обстоятельства, решительным образом перенаправляя наши биографии…
Их было два. Каждое из них Игорь Александрович успешно пережил. За каждое из них благодарил потом судьбу, объясняя дело тем, что в нужный момент оказывался в нужном месте и был наделен нужными знаниями.
Первое проявилось в том, что его соседка Майя, не первый день с интересом и вниманием посматривавшая в его сторону, вдохновленная благоуханьем апрельской сирени и советом опытной подруги, сделала решительный шаг к двери его офицерского общежития. Пройдя обучение в местном техникуме механизации деревообработки, предполагавшее дальнейшее распределение в незнакомые, а часто, и отдаленные уголки необъятных просторов родной земли, Майя не была в восторге от его перспективы. Полюбившиеся ее сердцу плавные очертания украинских садов и полей с еловыми перелесками, ласковый климат оказались ближе. Необходимость обживаться на новом месте ее не прельщала. Кто бы ей тогда сказал, как часто в дальнейшем ей придется это делать, она бы не поверила не в жизнь. Это придало ей уверенности в правильности совершаемого выбора. Проявленная ею инициатива получила одобрение и поддержку со стороны старшего лейтенанта Саутина. Из дверей местного ЗАГС-а влюбленная пара, скрепив своими подписями первую в своей жизни важную бумагу, вышла под руку и с букетом все той же сирени уже под одной фамилией. Вот так или примерно так мог произойти, и произошел этот выбор, оказавшийся единственным на всю дальнейшую жизнь. Через год в их семье появился первенец Саша, а когда семья жила на авиабазе Озерная на Украине, тогда входящей в состав СССР на правах братской республики, подоспела и Наташа.
Второе обстоятельство застало врасплох, оказавшись тяжелым и очень болезненным ударом под дых, не для него одного. Начало 60-х, ворвалось в историю человечества оглушительным прорывом в космос. Одним оно принесло славу и заслуженные награды - для других стало трагедией! Приказ о сокращении вооруженных сил на 1200000 душ лишил очень многих надежд и перспектив на продолжение службы. У некоторых из них, доживших до нынешних дней, упоминание о тех событиях вызывает оторопь и учащенное сердцебиение. Такой силы оказался тот удар... Их, пилотов и штурманов фронтового бомбардировщика Ил-28, выпускаемого в пятидесятые годы в массовом количестве, в общей массе увольняемых было особенно много. Не измерить было горя “со слезами на глазах” иных воинов, оказавшихся в особенно тяжелом положении. Рубили лес - летели щепки! Горевал в числе остальных и старший лейтенант Саутин. Куда пойдешь из армии, кому ты нужен в народном хозяйстве без профессии, опыта и навыков?! Прослуживших меньше трети нормативного срока - а он попадал в их число - увольняли из армии без пенсии. А как жить?! Многих, очень многих, связавших свою жизнь со службой Родине, желающих и готовых ей служить, не “жалеючи” живота офицеров и летчиков, в частности, не умеющих больше ничего, кроме как летать, коснулась эта участь.
Не бывает, однако, худо без добра, да и мир, как оказывается - все-таки очень тесен. Слушая Игоря Александровича об этом, оказавшемся явно неблагоприятном отрезке времени, невозможно было не представить, насколько сильным было, с одной стороны, его отчаяние и устремленность в небо - с другой. Она помогла выстоять, не потерять надежд и вкуса жизни. Не спиться...
Кто-то из его друзей, к их счастью, (как это в дальнейшем выяснилось) демобилизовавшись, нашли себе место в Гражданской авиации, стремительно переходящей в эти годы на реактивную тягу. Перспектива пересесть на комфортабельный Ту-104 и возить пассажиров между Львовом и Ленинградом, а, тем более, Москвой и Адлером, вполне устраивала многих. Игорь Александрович не был исключением из общего правила. Откуда нам знать, где потеряв, мы, неожиданно для себя, впоследствии находим. Важно, что в обстановке растерянности и обиды на жизнь у него появилась небольшая зона хоть какой-то затеплившейся надежды: быть, если уж не военным, так хоть гражданским летчиком. Холодной зимой того года она согревала и его, и его семью, придавая душевных сил и уверенности, которых так не хватало. Согласование вопросов перехода в ГВФ потребовало поездки в Москву, закончившейся ожиданием и необходимостью подождать еще. Обладай он большим терпением, может все и “срослось” бы успешно и, став в дальнейшем командиром отряда, летал бы в Аэрофлоте заслуженным “миллионщиком”. История не знает сослагательных наклонений. А Человек, сосредоточенный на поиске лучшей доли, особенно чуток к любому шансу. Он возник…Друзья по училищу и службе, безотлагательная необходимость изменить сложившееся положение сыграли свою роль. Появилась “новая” надежда... В полк Ил-28, подлежащий расформированию прибыл представитель Дальней авиации. Ознакомившись с личными делами летчиков, он предложил им дальнейшую службу в ней на Ту-16. Летать предстояло на турбореактивном дальнем бомбардировщике, в кабине которого он до этого не сиживал. Самолет внедрялся в войсках, считался перспективным, был изящен и хорош собой во всех отношениях. Над чем размышлять! О чем мечтать - живи и радуйся! Решение было принято, “не сходя с места”. Перевестись “рядом с домом” - событие для большинства авиаторской братии не частое! А главное - очень своевременное! Дальнейшее вырисовывалось отчетливо: представиться начальству, разместиться на новом месте жительства, перевести семью, познакомиться с личным составом нового подразделения и поехать на учебу. Курсы командиров кораблей были в Рязани и Нежине. После непродолжительного переучивания в Нежине он был направлен для прохождения службы в Миргород.
Нарушив ход повествования и, задавшись вопросом: ”Почему так сложилось, что одних отправляли на “гражданку”, а в других нуждались?!“ - мы не отыщем ответа. Иных уж нет… Можно, лишь догадываться, каких это стоило испытаний и сломанных судеб! И… сопереживать.
Служить в Миргороде пришлось недолго. Полк, приютивший к тому времени - уже командира корабля Саутина, расформировали. Собрав вещички - слава богу, что особенно ничего не успели нажить, и трехлетнего Сашу отправились транссибирским экспрессом на другой конец России в дальний гарнизон с благозвучным, вызывающим любопытство названием - Хороль. Бытовавшее поверье: “Кто туда попал, тот до конца службы там и остался ”! - в дальнейшем не подтвердилось. Они вернулись… Жили в Подмосковье, а впоследствии - и в Москве. Однако, не будем торопить события...
Место, куда они приехали, выгрузившись на затерянном среди дальневосточной тайги полустанке, разнилось существенно с привычной обстановкой прикарпатских сел и черепичных крыш, утопающих по весне в волнах цветущих садов. Чтобы разглядеть точку на карте, где отныне предстояло жить и летать, потребовалось бы воспользоваться лупой многократного увеличения. Она была поодаль от овеянного славой озера Ханка с не упоминаемой в статистических справочниках густотой местного населения.
Ехали семь дней, на восьмой могли бы оказаться на берегу Тихого океана. В дороге заболел Саша. Температура у парня стояла на отметке сорок. Уколы пенициллина (где его брать в дороге(!)), которые удавалось делать станционным врачам на коротких стоянках по предварительной договоренности по телеграфу через начальника поезда, не давали результата. Мать, и отец, потеряв надежду, ожидали самого худшего…Может быть оно и наступило, если бы не старушка, каким-то на их счастье, чудом оказавшаяся в одном с ними вагоне. Всего-то и нужно было, что сделать клизму. Малыш ожил, повеселел и уснул, намучившись и измучив. Он основательно запомнил свое первое в жизни под стук вагонных колес путешествие, да так, что ехать от узловой станции Транссиба до конечной на местном поезде, наотрез отказался. Хоть и был несмышленышем, а убедительные доводы для родителей отыскал и выразил так решительно, что до места отцовской службы добирались уже не под стук колес, а на автомобиле.
Прибыв в гарнизон Хороль, и прожив на его территории, поделенной с полком морской авиации около трех недель из - за отсутствия жилья (свободных квартир не было) им было предложено переехать в заброшенный ранее гарнизон поселка Камень-Рыболов. Он располагался на берегу того самого Ханка в сорока километрах от Хороля. Там к тому времени уже проживало 12 семей авиаторов. Для них был выделен автобус, который возил личный состав на службу и со службы домой.
Первый раз, после суточного дежурства по части воскресным вечером, тогда еще легкий на подъем Игорь Александрович, отважился отправиться в путь к “себе домой”, очень надеясь на попутный транспорт. Его там ждали с понятным любой женщине и, тем более жене летчика, нетерпением. Он был вынослив, скор на ногу и любил семью. Попуток в тот день не выдалось... Он дошел и пришел! Какие мобильные телефоны! Какие там телефоны, вообще! Перед самым домом он еле волочил ноги, а истратив остатки сил на то, чтобы успокоить близкую к шоковому состоянию жену, уснул не раздеваясь. Снимать с него сапоги пришлось Майе. Он запомнил ту дорогу как ни одну другую в своей жизни. Жизнь со своими радостями и печалями продолжалась…
Вопрос женской занятости даже в более цивилизованных местах, а не столь экзотических, наподобие этого, был всегда вопросом болезненным. Как для жен других летчиков, штурманов, техников и остального личного состава, так и для его Майи, занятости в гарнизоне и его окрестностях не отыскалось. Таковой была печальная специфика, не одних лишь летных, а и всех прочих сухопутных частей, порождавшая множество производных затруднений межличностных отношений. В первую очередь в семье и между семьями. Понятие психологических разгрузок в те годы еще отчетливо не оформилось в виде объекта исследования военной медицины.
В свободные дни отправлялись в тайгу по грибы и ягоды. Танцевали под патефон, а потом и радиолу на площадке перед домом и дружно пели по праздникам революционные и лирические песни. Иногда безо всякого музыкального сопровождения. Получалась совсем не плохая a cappela. А под баян и семиструнку выходило еще задорней. Среди авиаторов всегда находились удалые парни с хорошим слухом, умевшие передернуть струну, растянуть меха и в такт мелодии умело нажимать клавиши. А среди их острых на язык боевых подруг - редкостные сопрано и любительницы разнообразных в своей тематике частушек.
Когда в нашем с ним разговоре Игорь Александрович упомянул с улыбкой о том, что служить в Хороле им пришлось всего лишь два года, я не столько радовался предстоящему в дальнейшем их избавлению из “темницы”, сколько сопереживал оставшимся в ней дальше отбывать свой срок. Такие были... Тоскливая унылость жизней временами нагнетало такую злую тоску, что требовалось обладать не шуточной фантазией, чтобы ее одолеть. Отъезд друзей, переведенных в другие гарнизоны, ранние ноябрьские сумерки, однообразие всего и вся усугубляли ее, доводя до “ручки”. Да такой, что и частушки уже не спасали. На языке психологов это называется феноменом “замкнутого пространства”. Вот когда(!) требовалась стойкость духа особой силы, способная удержать себя и близких в рамках готовности выполнять воинский долг, продолжать бриться по утрам, не запить горькую и не сойти с ума...
Ничто не вечно под луною... Рано или поздно, всему приходит конец. Настал апрель, затаяло в Приморье. Потекли ручьи, вскрылись речки. А когда окрестные сопки дружно заголубели расцветшим багульником, пришел приказ и долгожданная пора собирать вещи и паковать чемоданы для переезда к новому месту службы. Приехавший из Москвы погостить тесть, набродившись с охотничьей двустволкой по таежным озерам, вышел с предложением забрать на обратном пути не по возрасту смышленого внука. Сходить с ним в кукольный театр и уголок Дурова, посетить мавзолей, покататься в Зоопарке на пони, а главное - поберечь подверженного простудам мальчонку от осложнений, вызываемых резкостью климата. Посовещавшись в узком кругу, супруги сочли отцовскую инициативу конструктивной и своевременной. Изучили семейный бюджет, изыскали резервы и, наделив заботливого деда подъемными, проводили вместе с сыном в Москву. Расставаясь с родителями, Саша не плакал, крепко обняв плюшевого мишку одной рукой, другую не выпускал из дедовой.
Новое место службы оказалось не за семью горами. Ехали не долго, и не далеко. Авиабаза Белая с хорошо оборудованным аэродромом, располагалась около промышленного поселка Усолье-Сибирское в окрестностях столицы Восточной Сибири города Иркутска. Белая “без церкви” окрестили ее любители изящной словесности, вложив в смысл своего изречения отдаленность базы от другой, сходной с ней по названию - “Белая церковь”, затерявшейся в просторах украинского черноземья. Для проживания семей летного и технического состава был предназначен двенадцати комнатный каркасно-засыпной барак, служивший в прошлом штабом 1229-го тяжелобомбардировочного авиаполка. Главное место в 12-ти метровой комнате с маленьким оконцем на пустырь занимала дровяная печь с чугунной плитой, в холодные сибирские зимы наполнявшая окружающее пространство теплом, перемешенным с дымом, не успевшего как следует просохнуть, кедра. Заготовка и хранение дров было для хозяина дома и его соседей делом вполне привычным и не обременительным, впрочем, как и в Хороле: эта часть его жизни являлась лишь второстепенной частью. Дрова в сарае, удобства во дворе, погода - от господа бога и синоптиков. Главная составляющая жизни была связана с полетами, подготовкой к полетам, разбором полетов...
Днем и ночью, поодиночке, парами и группами летала в составе полка эскадрилья майора Саутина. Летали много, стараясь “навсегда” отработать допущенные накануне ошибки и, насколько возможно, летать впредь “чисто”, не создавая предпосылок к летным происшествиям. Они случались... При всех своих достоинствах, дальний бомбардировщик Ту-16 был машиной очень не простой в пилотировании. Случавшиеся катастрофы и аварии, обрывая жизни экипажей, тяжким бременем стояли на пути, как рядовых летчиков, так и командиров подразделений. За аварии наказывали, отстраняли и списывали. По прошествии лет его память продолжает хранить привычные для летчика ощущения выруливающего на старт чуть покачивающегося и вздрагивающего на стыках бетонных плит, заправленного под завязку корабля. Рулежка. Последние переговоры на исполнительном старте по рации перед началом разбега. Перемещение вперед рычагов управления двигателями. Нарастающие вибрации корпуса от переходящих на высокочастотный тембр турбин. Начало движения многотонной громады самолета. Возрастание непрерывно отсчитываемой штурманом стремительно набираемой скорости. Томительное ожидание завершения тряски содрогающегося на разбеге корабля, передающего напряжение каждому из шпангоутов, стрингеров и всем кто на борту под его остекленными фонарями и блистерами. И, наконец - невольный вздох облегчения всех членов экипажа: долгожданный отрыв от земли. Резко наступившая тишина. Машина в полете… Парение над сопками, озерами и тайгой. Вираж для последующего маневрирования и выхода на курс. Что еще требуется для ощущения счастья, когда тебе слегка за тридцать, в твоих руках послушный штурвал, а дома, слава богу, все в порядке и тебя там ждут? Наверное, надежда, что так будет всегда. Что ты не растеряешь обретенного, что есть счастливая возможность радоваться жизни.
Полеты бывали разными. Летали в высокие широты Арктики и акваторию Тихого океана. Помимо обычных учебно-боевых заданий, ранней весной защитники отечества оказывали помощь местному населению алмазодобывающей Якутии. Летали группами и бомбили ледяные заторы скопившихся льдов в нижнем течении реки Лены. От штурманов экипажей в этих полетах требовалась филигранная точность прицеливания и сброса 250-ти килограммовых фугасных авиабомб. В полет отправлялись только самые опытные с хорошей летной выучкой экипажи. Помощь авиаторов помогала на протяжении ряда лет снижать последствия паводкового затопления населенных пунктов обширных территорий вдоль реки и ее притоков. Экипажи бомбардировщиков получали в этих полетах дополнительную возможность отработки визуального ориентирования на однообразно - белых окрестностях снежно-ледяных полей и прицельного бомбометания с малых высот.
Вот так день за днем осенью и весной, зимой и летом они летали в прибайкальскомясном, пасмурном и звездном небе, совершенствуя свои навыки, испытывая ни с чем не сравнимые ощущения и получая совсем не маленькие по тем временам деньги. Исполнилась его заветная мечта - пилот Саутин И.А. стал летчиком первого класса. Для непосвященного, распластавший крылья оцифрованный значок на правой стороне офицерского кителя - всего лишь одна из цацек. Для летчика же своим долготерпением, сотнями часов, проведенными в пятом океане и стараниями его заработавшего - предмет мечтаний, особой гордости, символ признания заслуг, утверждаемых приказом Министра обороны и уважения однополчан. Торжественное это событие всегда отмечалось достойным образом.
По свидетельству Игоря Александровича, жизненная атмосфера тех лет в Белой, была даже очень разнообразной. “Дни летные” сменялись днями развлечений, позволявшие перевести суровое дыхание и напряженку “боевых” будней. Этому во многом способствовал талант и инициатива представителей общественных организаций и толковых замполитов. В доме офицеров была налажена художественная самодеятельность. Организовывались, наподобие транслируемых по центральному телевиденью, новогодние огоньки и елки для детей, устраивались выставки живописи и художественных фотографий, конкурсы песен и бальных танцев. Приезжали на гастроли артисты областной и союзной филармоний.
Каждый заинтересованный в своем совершенствовании и развитии человек интуитивно осознает сроки начала и окончания очередного жизненного цикла своей эволюции. Даже любимое и привычное дело в какой-то момент может наскучить однообразностью происходящего и потребовать перемен. А вдумчивые и расположенные к анализу честолюбцы чаще остальных нуждаются в осознании перспектив дальнейшего качественного роста.
К тому времени командир эскадрильи Саутин понимал, что с приходом в войска летчиков инженеров с высшим техническим образованием, его дальнейший должностной рост может быть связан лишь с возможностью поступления в академию. Как не соблазнительно было в очередной раз поправить шлемофон и, положив руки на штурвал, отдав команду “Двигатели на запуск”, готовиться к очередному взлету. Необходимость позаботиться о завтрашнем дне и подготовке рапорта неотступно напоминала о себе.
При всей не демократичной, по самой своей сути, армейской системы жизненных ценностей, выражающейся в явном преобладании обязанностей над правами, в ней существует одно очень важное право, гарантирующее всем желающим, при условии служебного соответствия, поступление в высшее учебное заведение. Так было при нем, так было и до него. Наступало его время. Рапорт был написан, подан, рассмотрен и отправлен куда нужно.
Оставалось ждать. Продолжалось все как прежде: воспитательная работа с командирами отрядов, полеты, разборы полетов, подготовка к полетам, проверка слетанности в группе и поодиночке, партсобрания, семейные обязанности, заботы по дому, участие в самодеятельности, Ожидание затягивалось… Разные мысли лезли в голову. Среди них была одна, особенно тревожная… Некоторое время тому назад, склонная к доведению до конца всякого начатого ею дела его жена Майя Юрьевна, вкупе с остальными барышнями гарнизона, заручившись поддержкой председателя женсовета, послали письмо с жалобой на плохие жилищные условия прямиком на исторический двадцать второй съезд коммунистической партии. Письмо дошло до адресата.
Прибыла комиссия из политотдела дивизии. Зачинщиков выявили незамедлительно. Дали понять, что инициатива не столько своевременна, сколько наказуема. Не упустили случая напомнить и про субординацию. Майору Саутину намекнули на явное ослабление воспитательной работы в ячейке общества. Жилищные условия инициаторов петиции остались прежними...
Тем не менее, очередной вызов в штаб принес радостную новость: его рапорт поступать на заочное отделение в Военную академию им. Ю.А. Гагарина, пройдя по всем инстанциям и собрав необходимые подписи, вернулся в часть приказом на откомандирование в расположение академии для сдачи вступительных экзаменов. Это было начало новой жизни! Это была еще одна блестящая на том этапе победа!
Как бы все повернулось, рискни он поступать на очное отделение? Вполне возможно, что из-за явного либерализма в работе с женой, или еще какой его оплошности, могли бы рапорт отклонить, сославшись на нехватку опытных кадров. К счастью все обошлось.
После сдачи экзаменов и зачисления началась учеба без “отрыва от производства”. К привычной жизни строевого летчика добавилась необходимость постигать давно и основательно забытые азы естественных и общественных наук. Хорошо этим заниматься, когда ты молод. Когда принадлежишь самому себе, и жена не спросит у тебя, чего ради ты просидел до рассвета, постигая премудрости закона Бойля-Мариотта или теоремы Коши, заведя будильник за два часа до подъема.
Возникающие сложности в постижении научных истин ему приходилось одолевать самостоятельно, обратиться за помощью было не к кому. Никто не освобождал его от пилотирования корабля, руководства экипажем и обязанностей комэска. И сам он, в первую очередь, не пожелал бы этого, потому, что совершенствование профессиональных навыков и понятие должностного роста свято для каждого, связавшего свою судьбу с армией. Тем более, когда подходит срок получения очередного звания… Вспоминая те дни, Игорь Александрович говорил о постоянном желании где-нибудь прикурнуть. Эти “где-нибудь и как-нибудь” случались с ним не только в столовой, и классе предполетной подготовки, а и в кабинете врача во время медосмотра. Требовался талант делать это незаметно для окружающих.
Он его в себе открыл и довел до совершенства. Не худшим местом соснуть десяток минут оказывалось и его пилотское кресло. Втайне от всех, майор Саутин умудрялся прикорнуть в кабине своего самолета пока его помощник и друг Валерий Горин водил их корабль по голубым просторам сибирских небес. По свидетельству Игоря Александровича он проваливался в забытье сразу после набора заданного эшелона, спал чутко, не расслабляясь полностью и возвращался в здравие перед началом очередного режима.
“Сон” на “автопилоте”, под присмотром верного помощника, помогал ему прояснить сознание, избавляя на какое-то время от последствий ночных бдений. Им бы дальше дружить и летать, обмениваться по праздникам телефонными звонками, впоследствии разъехавшись по разным гарнизонам. А вот ведь как вышло - не стало Валеры… Разбился Валера. Не на боевом реактивном, скоростном со стреловидными крыльями, а до обидного нелепо - на транспортном тихоходном Ил-14, отрабатывая полет с выключенным двигателем. Завис его самолет, словно натолкнувшись на невидимую в воздухе преграду, и упал, врезавшись в крутой берег Оки в двух шагах от дома, не дотянув совсем немного до родного Дягилева.
Став подполковником, он продолжал летать и руководить полетами других. Нелегкой была его служба в прошлом, а первые два курса Академии потребовали полного самоотречения. Многие семьи, оказываясь в сходной обстановке, не выдерживали. Другие же - обретали еще больший запас сплоченности. Ему повезло с женой. Майя, всегда готовая преодолевать неожиданности и ехать с ним в любое место на территории Советского Союза, не ныла, подставляла плечи и тянула лямку...
Продолжались взлеты, отработка полетных заданий, преодоление грозовых фронтов, полеты на проверку надежности систем ПВО и полигоны, посадки и снова взлеты… Какие желания испытывает находящийся на “своем” месте мужчина? В подавляющем большинстве случаев, желание - жить, постигать, испытывать (себя и других) на прочность, приумножать достигнутое… И, может быть, мечтать когда-нибудь потом перевести дух и отдохнуть... Подполковник Саутин по-стахановски доказывал себе и остальным свою способность держать круговую оборону. Он выстоял! Мобилизовал ресурсы, задействовал связи, одолел слабости, укротил соблазны и перешел на дневное отделение. Для продолжения учебы в Академии требовалось готовиться к очередному переезду и, как всегда, паковать чемоданы. На этот раз в Москву!
Как приятно, должно быть, менять места дислакации, когда тебе еще нет сорока…Вспоминая в дальнейшем довлевшую не один год и не над ним одним фразу: “Кто туда попал - там до конца и остался!”, он признавал, что были среди его товарищей те, кто не возвращался, оставшись навсегда среди снегов и сопок…
Он сдал дела, оформил проездные документы, оставил распоряжения и рекомендации, поговорил по душам, с кем было нужно, посидел напоследок на командирском кресле в кабине своего самолета, организовал отходную “поляну” и, полный лучших надежд, приготовился стать жителем столицы. Жить предстояло, однако, не в столице. Авиационный городок Монино, отдаленный от Ярославского вокзала часом езды подмосковной электричкой для него, приехавшего из иркутской глубинки, был той же Москвой.
Среди слушателей он оказался старшим и по возрасту, и по званию, потому был назначен, проучившись два года заочно, старшим пятого классного отделения третьего курса. Это был очень примечательный курс, на нем учились, ставшие в дальнейшем известными Главнокомандующий ВВС России генерал армии Дейнекин П.С. и заместитель начальника штаба Дальней авиацией Степанов В.А., Командующий Оперативной группировкой в Арктике Толстухин Ю.Н., Командующий 46 Воздушной армией Константинов Б.А.. В те годы они носили капитанские и майорские погоны.
Каждый из них заслуживает отдельного и обстоятельного повествования. Дорожу тем, что некоторых из них мне посчастливилось знать лично. С кем-то довелось общаться, встречаться и подробно расспрашивать, сиживая за чаем, да и не одного только чая... Кто-то из них стал персонажем снятого в 2017 году документального фильма “Герои “холодной” войны - авиаторы Дальней”.
Среди преподавательского и руководящего состава было еще немало фронтовиков, обладавших по праву заслуженным авторитетом, позволявшим им обстоятельно рассказать обо всем, что они увидели и испытали. В Академии им. Гагарина слушатели летной специализации различались по видам авиации на истребительную, штурмовую и фронтовую авиацию.
Их пятое отделение, относящееся к дальнебомбардировочной, отличалось от остальных особой сплоченностью, уважительностью и заботливым взаимоотношением, обретенным в результате взаимодействия всех членов экипажа. Многие часы, проведенные в небе, особым образом объединяли “дальников”, преумножив роль коллектива в жизни каждого из них. Присущая им особенность стала, их визитной карточкой.
Она проявлялась повсюду: в библиотеке, в очереди в столовую, спортивной подготовке, на субботниках, и общежитии. Значимость понятия “экипаж” была не искусственной, а подлинным свойством их жизней, проявлявшейся в готовности быть вместе за праздничным столом, на спортивной площадке, оказывать помощь и принимать ее со стороны. У истребителей было по-другому: доминировала индивидуальность, временами, яркая, а иногда отчетливо переходящая в амбициозность.
Годы учебы в Академии вспоминались ему одним из лучших периодов службы. Напряжение учебной обстановки разряжалось интенсивной физической подготовкой. Зимой были лыжи, весной и осенью - кроссы, плаванье в бассейне, любимый футбол, хоккей, ручной мяч, волейбол и баскетбол. В академии были давние спортивные традиции и очень неплохая по тем временам база. Не было хуже занятия, чем тренировки строевого шага для прохождения строем по Красной площади дважды в году.
От каждого из них это тоже требовалось, и этому придавалось важное политическое значение. Куда более приятной составляющей того периода жизни было товарищеское общение. Тем более, что в отделении подобрался творческий по своим способностям и человеческим качествам коллектив. Взаимовыручка, дружеская поддержка составляли основу отношений и поведенческого стиля слушателей отделения.
Была принята дружба семьями. Устраивали совместное проведение неофициальной части праздничных мероприятий в актовом зале, а в более тесном кругу - в чьей-нибудь комнате общежития. К сожалению, размеры этих комнат были почти всегда недостаточны, чтобы втиснуться всем желающим. Духовная среда слушателей пятого отделения не была кастово-солдафонской, как могло бы показаться иному со стороны. Среди офицеров этого отделения было немало интеллектуалов и разнообразных талантов самых разных жанров.
Выделялся своим дарованием В.А.Степанов, уверенно владевший не только техникой пилотирования реактивного бомбардировщика, но и гитарой, и навыком исполнения песен, придуманных его штурманом, с которым довелось служить в годы лейтенантской юности в Заполярье.
Эти годы Игорь Александрович хранит в копилке самых дорогих регалий и вспоминает с особой душевной теплотой. Может быть, именно поэтому, они пролетели стремительно, и незаметно Дело шло к завершению. Почти никому из его однокашников, когда пришла пора готовиться к выпускным экзаменам, мысль о скором расставании не доставляла большого восторга. Поддерживала, лишь надежда скорейшего возвращения к полетам.
Рев проходящих над головой самолетов Щелковского аэродрома, росчерки высотных инверсионных следов отзывались острейшим нетерпением как можно скорее вновь стиснуть штурвал. Каждому из них думалось все настойчивее: “Что дальше?”. Каким будет распределение? Где и на чем предстоит летать? Дни ожидания, сулящие благоприятствие - радостны. А этого как раз не было. Была полная неопределенность и тревожное понимание необходимости смириться с неизбежным роком...
Весной 1969 году подполковник Саутин, успешно сдав Государственные экзамены, должен был по распределению ехать для прохождения дальнейшей службы на авиабазу Энгельс в 1096 авиаполк на стратегический бомбардировщик 3М - “Бизон”. Под этим именем в Натовском модельном ряду значился один из самых больших воздушных кораблей, созданных отечественным авиапромом. Перспектива переучиваться и летать на строптивом гиганте не вызывала у него энтузиазма. Самолет морально устаревал, а возможности его боевого применения снижались. Неожиданное предложение освоить сверхзвуковой Ту-22, “овладение” которым не первый год продолжалось в ДА, была встречена с готовностью отправиться к месту службы немедленно. Авиабаза Озерное находилась на Украине недалеко от города Житомир.
Ту-22 был не похож на своих собратьев. В своем классе это был самолет завтрашнего дня, а история его рождения - новаторской заявкой главного конструктора Д.С. Маркова, до этого руководившего программой создания самолета Ту-16 и всех последующих его модификаций. Возможно, что именно это обстоятельство позволило ему, проработавшему не один год в КБ своего учителя и наставника А.Н. Туполева, лучше остальных уяснить и воплотить в металле замысел еще более совершенного самолета.
Считается, что Ту-22 был первым отечественным сверхзвуковым бомбардировщиком-ракетоносцем. По внешнему виду самолет отличался от своих собратьев заостренным, наподобие шила обувщика, носом продолговатого фюзеляжа, значительно увеличенной стреловидностью тонкого крыла и совершенно необычной схемой заднего расположения двигателей. Целый ряд внешних и внутренних свойств выдвинул его в ряд “революционных” самолетов. Нет слов, он был изящен и красив!
Обладал способностью уходить свечой в зенит, включив форсажные камеры и упруго оттолкнувшись от земли восьмиметровыми (в сумерках и особенно ночью это производило фантастическое впечатление) факелами двух своих шестнадцати тонных двигателей. Но и опасен(!), и сложен в эксплуатации, в тоже время. Плохая круговая видимость, особенно при высоком положении носовой части во время захода на посадку (отсюда его по Натовской классификации условное наименование “Blinder”- слепец), и высокая посадочная скорость создавали для экипажа дополнительные трудности. Ни один из самолетов, передаваемых в те годы в строевые части не был, по мнению самих конструкторов, таким “сырым”.
Еще на этапе проведения летно-испытательных работ, в первом же полете, опытная машина унесла в могилу очень успешного шеф - пилота туполевского КБ Ю.Т. Алашеева и поставила на ее край не менее опытных его коллег В.Ф. Ковалева и Н.Н.Харитонова. Кто знает, как сложилась бы история его освоения и эксплуатации, если бы в соперничестве конструкторских мыслей одержал победу Мясищевский М-50 - самолет примерно такого же класса?
По мнению И.А. Саутина и других специалистов, в том числе, сотрудников 43-го учебного центра ДА, этот самолет был ничуть не хуже, а в чем - то и лучше, туполевского. В Дальней авиации не было полка, летавшего на “Шиле” безаварийно. Общее число летных происшествий, за время его эксплуатации, составило несколько десятков. Наибольшее недоверие Ту-22 вызывал тем, что был снабжен катапультой, срабатывающей не вверх, как было принято на большинстве самолетов, а вниз.
Минимальная высота полета, обеспечивающая безопасное катапультирование составляла в таком случае не менее 300 метров. В противном случае это приводила к гибельным последствиям трех членов экипажа. Ситуации, при которых приходилось покидать самолет на меньших высотах, возникали часто. Крайне неудобной была и технология размещения командира на борту воздушного корабля. Было бы неоправданно упрекать главного конструктора в дилетантизме и халатности подхода к решению и этого вопроса.
Но тем, кому пришлось на себе испытать неудобства процедуры привязывания и подъема по рельсам в кабину, поминали его отборным матом. Летный состав остерегался летать на таком самолете и не скрывал этого. Меры воздействия, которые приходилось подключать, не всегда оказывались эффективны. Самолет обрел дурную репутацию. Авторитет легендарного Туполева не помогал.
Вот таким был самолет, подлежащий освоению.
Это “освоение” Игорю Александровичу Саутину запомнилось и оплатилось здоровьем сполна. Не менее остро оно запомнилось Майе. Сейчас об этих событиях она уже не расскажет… А он, оказываясь не раз избранником судьбы, героем себя, отнюдь не считает. Прошло уже много лет, но до сих пор он помнит горький запах жженой резины и тошнотворного креозола тлеющих шпал. Сгорел на взлете вместе с экипажем во время обычного перелета с авиабазы Барановичи в Озерное, перехлестнув стальные рельсы участка железнодорожного пути Москва-Брест, его друг Георгий Малышев. Не рядовой пилот, а - подполковник, налетавший в небе тысячи часов. Причина аварии была нелепой, усугубляя боль случившегося... По сообщению о пожаре, ошибочно поступившем от оператора радиотехнических систем самолёта - РТСС.
Жора прекратил взлет, выключив двигатели, предполагая остановиться на ВПП (взлетно-посадочная полоса). Это привело к падению давления в гидросистеме до нуля и последовавшей за этим неуправляемости корабля. Он так и не сумел остановиться… Самолет понесло на грунт. Взрыв заправленного под завязку бомбардировщика и последовавший за этим пожар уничтожили все то, что еще минуту назад являлось живым организмом из трех человеческих душ… Сарафанное радио разнесло эхо события по окрестностям гарнизона и городам в считанные мгновенья. Долетело оно и до Майи. Кто-то что-то, при этом перепутал, как часто бывает. Прозвучала фамилия - Саутин… Майя Юрьевна, стоявшая с подругой у стены подъезда их дома в момент разговора, сползла по ней вниз, потеряв равновесие.
Какими бы привычными не становились факты летных происшествий в городке, как бы не “закалили”, за многие годы женские души, все они касались “чужих” мужей! А каково жить под дамокловым мечом, нависшим над “твоим”, (а значит и над тобой(!)) ожидая ежедневной беды! Это было тяжелейшим из испытаний.
Они были молоды, спешили и готовились жить дальше… Не завидуйте кажущемуся благополучию летчиков и их жен, даже самым успешным из них. За все им приходилось расплачиваться, как и подводникам, по завышенным ценам. Жизнями и своим здоровьем.
Потом когда все прояснилось, “праздник” в их доме, несмотря на “возрождение мужа”, все равно, не наступил: слишком глубокой оказалась рана, слишком тяжелыми ее последствия. Собрав наскоро куски не догоревшей стали и стекла, под “женский вой” и салют из карабинов, в украшенном траурными флагами и ветвями удушающей еловой хвои, оставшиеся жить простились с погибшими. Фотографии в черных рамках сняли на третий день со стены и подшили в Дело.
Инспекционные полеты проверки летных навыков пилотов требовали от инспектора Саутина особого внимания и предусмотрительности при подготовке к ним. В одном из них в воздухе неожиданно (так и бывает чаще всего) остановился один из двигателей! Внутренний голос (или накопленная к тому времени интуиция) подсказывали ему не предпринимать запуска. Он “гонял” самолет по кругу, вырабатывая запас топлива до посадочного веса в надежде садиться на одном двигателе и… успешно его посадил. Техническая комиссия, изучив обстоятельства ЧП, установила причину - разрушение лопаток газовой турбины… Повторный запуск мог бы закончиться взрывом в полете. После таких взрывов от членов экипажа не всегда оставалась даже “обугленная плоть”…
За годы службы на Ту-22, у полковника Саутина не раз в полете случались отказы авиационной техники с предпосылками к аварийным ситуациям. Посадка с переставшим подчиняться воле летчика правым шасси, потребовала приложения очень больших усилий на штурвале и педалях чтобы удержать многотонный ракетоносец на полосе. Судьба оберегала его, словно, благодаря за что-то. По отношению к Майе - она не была такой щедрой…
Душевные перегрузки обладают способностью ударять в наши спины в самый неблагоприятный момент. Как это не покажется странным, жены летчиков, (их судьбы заслуживают изучения и отдельного повествования) сумевших найти для себя хоть какую-то работу в части или ее окрестностях, живут дольше и меньше подвержены типичным заболеваниям. Те же из них, кто вынужден сосредотачиваться лишь на детях и домашних делах, в большей мере подвержен воздействию. Некоторые из них, принимая на себя ежедневную дозу стрессов, связанных с профессией мужа, накапливали с годами депрессию такой разрушительной силы, которую и с помощью средств реабилитационных разгрузок не преодолеть. Побеждали лишь самые стойкие. Майя воспитывала детей, ждала со службы мужа, за жизнь которого опасалась всегда. Не являясь исключением, она мало чем отличалась от многих десятков и сотен таких же, как она женщин. Где-то оступилась, где-то попала под сквозняк, где-то чрезмерно поволновалась. Все вместе взятое соединилось в целое. Однажды застудила грудь, произошло затвердение, перешедшее в онкологию…Не все женщины крепче нас мужиков, несмотря на преобладание вокруг одиноких старушек. Майи не стало двенадцать лет назад. Без нее опустел его мир и их дом... Если бы не дочь с внуком, то пенсионеру Саутину пришлось бы совсем худо, потому, что их, ставший единственным на всю дальнейшую жизнь выбор, оказался действительно “единственным”.
Вернемся в семидесятые годы, чтобы узнать, как сложилось все в дальнейшем в его судьбе. Еще триумфально шествовала эпоха социализма. Успешно шло перевооружение военно-воздушных сил новой авиационной техникой и повышение ее эффективности. Еще вполне хватало на всех авиационного керосина. Еще никому не могло прийти в голову, что настанут времена, когда с ним будет куда сложнее.
В эти, теперь уже навсегда скрывшиеся за поворотами десятилетий истории годы, он успешно летал, совершенствуя собственное мастерство и помогал в этом другим. Укротил строптивый Ту-22 и летал на нем успешно не один год подряд. Наверное, в дальнейшем смог бы пересесть на считающийся по праву национальным достоянием Ту-160. Но все произошло иначе. Не всем и не всегда удается найти согласие со своим руководителем. На гражданской службе это вполне обыкновенное и поправимое дело, решаемое, в том числе, переходом в другую бригаду, отдел, и т.п. подальше от “доставшего” начальника.
В армии с этим сложнее… Опустились руки, он всерьез думал вообще уйти из армии, для поиска другой профессии… Вектора индивидуальных особенностей людских характеров, предполагающие возможность или невозможность установления и поддержания благоприятных отношений между начальником и подчиненным, ориентированные в пространстве в произвольных направлениях, могут и не совпадать. Обеспечение их совпадения - один из видов искусства возможного.
Эта проблема находит своих исследователей, по сей день. Сегодня этому учат и учатся. В армии к этому относились проще: не хочешь - заставим, не умеешь - заставим научиться. Полковник Саутин не захотел чтобы его заставляли…У него появилась редчайшая во все времена возможность “поучить” из Москвы.
Он получил приглашение перевестись в столицу. От таких приглашений было не принято отказываться. Ради них можно было вполне пожертвовать намереньем стать командиром полка с перспективой командования дивизией. Синица в руках в иных случаях ничуть не хуже журавля... Они в очередной раз собрали чемоданы и поехали в Москву.
Местом нового назначения стал штаб Дальней авиации со штатной ячейкой в должностном расписании Старшего инспектора-летчика отдела боевой подготовки. Об этом периоде своей жизни Игорь Александрович мне поведал сравнительно коротко. Частые командировки, связанные с выполнением полетов и другой инспекторской деятельностью, участие в расследовании летных происшествий вносили немалое разнообразие в характер его тогдашней деятельности.
Жизнь более - менее устроилась, а возможность получения московской квартиры в ведомственном доме означала получения столичной прописки. Многие об этом мечтали и, достигнув этого, вполне успокаивались. Однако, у этой истории нашлось неожиданное продолжение.
Авиация, как и любая отрасль повышенной опасности, базируется на своде многочисленных наставлений и инструкций. Их выполнение обязательно потому, что напрямую влияет на безопасность людей в небе и на земле. Отступление от них уголовно наказуемо. Любое расследование аварийных ситуаций начинается с анализа инструкций на предмет их наличия, знания, соответствия и следования им.
Соблюдение инструкций, - необходимость, долг и… труд. Инструкции, как нечто раз и навсегда затвержденное в консервативных установках и обязанностях, плохо сочетаются с новаторством. Единственная возможность его проявить заключается в нарушении (!) самой инструкции и (или) ее творческом развитии. В юридическом смысле это означает нарушение закона. Ситуация не просто противоречивая, ситуация - патовая!
Старший инспектор отдела боевой подготовки полетов И.А. Саутин иногда шел на нарушение им же самим внедряемых и контролируемых инструкций, но делал это вполне сознательно.
В начале семидесятых Командование ДА поставило задачу освоения в строевых частях ночной заправки бомбардировщика Ту-22 в полете. На тот момент ее методики не существовало. Заправлялись только днем в условиях полной видимости. Для ночной предлагалось руководствоваться инструкциями дневной, а она отличалась целым рядом своеобразий, связанных с условиями видимости.
Вопрос зашел в тупик и нуждался в срочном разрешении. Ради этого, вместе с группой из четырех опытных летчиков, откомандированных по приказу командования с разных аэродромов в братскую Белоруссию, на авиабазу Барановичи, прибыл из Москвы в очередную командировку и старший инспектор-летчик Саутин И.А. Спустя много лет он вспоминает:
- События тех дней помню. Значимые были события - как не упомнить! К сожалению, имена участников память не сохранила. Был, очень “сильный” летчик - комэск, фамилия его была Заверняев, был старший инспектор-летчик шестого Белорусского авиакорпуса, был кто-то из Мащулищ, кажется зам. командира полка…
Из 6 ОТБАК таким инспектором-лётчиком был п-к Зайцев Владимир Иванович. А из Мачулищ прислали командира отряда м-ра Куприянова Семёна Фёдоровича, скорее всего. (Прим.АК)
Требовалось организовать сборы и отработать в ночных полетах основные элементы контактирования. Не было, ни малейшей ясности как добиться ожидаемого результата. Мы собрались, высказали суждения. Были сомнения, разногласия, предположения. Договорились действовать, руководствуясь личным опытом (у кого как получится), и тем, что “записано” в существующей инструкции: cлетаем, попробуем, а потом сядем на берегу и обсудим результаты.
Пилотирование производилось примерно так: “подходишь” сзади, становишься в кильватор, занимаешь правый пеленг, так, чтобы заправочный конус оказался со стороны левой форточки остекления пилотской кабины и начинаешь по прямой догонять танкер в надежде произвести стыковку с ним на отпущенных километрах заправочной зоны. Первые же полеты показали неприемлемость такого подхода.
Ночь путала карты: сравнительно легко обеспечиваемый при дневной видимости контроль скорости сближения (не более 0,5 м/сек), делался невозможным при ночной. На то она и ночь, что внешние ориентиры пропадали, осложняя маневрирование. Надо понимать, что возможность столь необходимого и привычного для любого автолюбителя торможения нажатием на педаль, для пилота исключена. Даже в случае идеальной работы (а это было не всегда) бортовых агрегатов и систем, предпосылок для возникновения аварийной ситуации по вине пилота - более чем достаточно. Их последствия могли быть очень плачевными.
Помимо столкновения со шлангом и идущим впереди танкером, при проскакивании конуса - неизбежно столкновение с ним самим! Вес у него не маленький, килограмм триста, помнится. Отворот в сторону таил опасность попаданию в спутную струю срывающегося с крыла танкера вихревого потока - он был способен перевернуть самолет.
Экипаж майора Костырева из 341 полка днем едва не поплатился за это своими жизнями, сумев в последний момент благополучно катапультироваться из потерявшего управляемость бомбардировщика. Но, повторяю, категория и опыт всех участников позволяла пойти на этот, явно рискованный эксперимент.
Слетав в очередной раз, он, на правах предводителя, усадил за общий, освобожденный от стаканов и тарелок, стол гарнизонной гостиницы, только что приземлившихся и, еще не успевших поснимать летных курток, своих собратьев. Пока в окне не забрезжил рассвет, у каждого из них было право высказываться. Веди они протокол, смогли бы в него записать окончательно согласованный и отредактированный перечень действий.
Днем они отоспались, а ночью вновь летали, проверяя и отрабатывая их до автоматизма. Суть новации заключалась в изменении принятых до этого правил и внедрения несколько иного способа визуальной фиксации заправочного конуса в границах левой форточки. Для уравнивания скорости Ту-22 со скоростью танкера требовалось “остановить” непрерывно болтающийся в потоке конус. И последующим плавным подныриванием под него чуть-чуть "газануть" двигателями, "сработать" штурвалом и рулями. Методика оказалась эффективной и прижилась. Хотя требовала от пилота предельной собранности и координации всех действий.
При обучении навыкам контактирования руководящего состава в Нежинском, 199 полку ДА (командовал полком будущий заместитель командующего 37 воздушной армии и начальник 30 ГосНИИ, а тогда полковник, Лев Козлов) ее практическая полезность проявилась в сокращении количества вывозных полетов обучаемых летчиков с восьми до двух. Больше - не требовалось!
- Все дни той недели я возил на ночные заправки сначала самого Льва, а потом - старшего инспектора-летчика дивизии из Озерного Грикошвилли (имени отчества его, уже не помню), смутив их своей техникой пилотирования. Ни тот, ни другой не скрывали изумлений по поводу неожиданно открывшейся простоты манипуляций. В конце недели они стали инструкторами ночной заправки. Мы с моими ребятами вывозили и других командиров экипажей полка, отказавшись от старой методики, существенно сократив тем самым общее время обучения.
Устроенное после завершения передачи и овладения опытом “народное гуляние” соединило в дружеском застолье учителей и учеников. Не обошлось без соседей по гостиничному этажу, пожелавших разделить успех первопроходцев. Разлив по второй, зам. командира корпуса Долгих А. В. высказался примерно так:
- Александрович! Мы, как последние м…ки, тыкались в этот конус, а ты со своими ребятами подгреб и увидел, что можно по-другому решить вопрос! Хочу поднять за мастерство, за творческий подход и за, чтобы твою методику утвердили и начали внедрять!
И добавил вполголоса:
- А пока этого не произошло, ты сильно рискуешь, беря на себя ответственность за полеты на заправку! Случись авария, (методика еще не была утверждена и расписана в инструкцию) комиссия докопается - башки тебе не сносить и не оправдаться! Я бы не стал…
Слава Богу, все закончилось благополучно, никто не пострадал, никто не заложил. Методику утвердили и приняли. Судьба благоприятствовала их успеху.
Успех сопутствовал не всем… Командир корабля Ту-16 И.Е. Юпатов в 1961г. нарушил инструкцию, точнее был вынужден это сделать, чтобы избежать столкновения. Попал в штопор, но сумел спасти самолет и экипаж. При расследовании председатель комиссии обещал ходатайствовать о присвоении ему звания Героя Советского Союза, а Командующий ВВС МВО Горбатюк обвинил в нарушении инструкции и снял с должности. Впоследствии разобрались, что к чему и восстановили, конечно.
Игорь Александрович Саутин, не один год распространяя опыт, к инспекционной своей работе подходил не формально. Искал и находил в ней место для творчества: заинтересовываясь и заинтересовывая. Проявлял решительность, брал на себя и нарушал (!) инструкции…, когда понимал их условность и пределы. Его твердость и несговорчивость были известны в штабах и гарнизонах. Его уважали, ему завидовали. По прошествии времени после упомянутых событий и до момента окончательного вывода из эксплуатации Ту-22 заправлялись по инструкции, отработанной в Барановичах.
В 1982 году полковник И.А. Саутин получает назначение и вместе с семьей и чемоданами отправляется на Север в распоряжение Командующего Оперативной группой в Арктике, Ю.Н. Толстухина, в город Воркуту командиром войсковой части. Здесь, в Заполярье, произошло немало памятных встреч, о которых по сей день он вспоминает не без удовольствия.
Одной из них, особенно запомнившейся, была встреча с летчиком-космонавтом П.Р. Поповичем, прилетавшим в 1985г. с командой испытателей для отработки вопросов приземления при возвращении из космоса и выживания в условиях крайнего Севера. В состав той группы входил и кто-то из более позднего поколения Советских космонавтов, прихвативших с собой из Москвы в качестве оборудования, требуемого для эксперимента, спускаемый аппарат Ю.А. Гагарина.
Поблизости от ближнего посадочного привода была выстроена из напиленных пластов твердого, как камень снега избушка. В ней расположились экспериментаторы, обеспеченные телефонной связью. Павел Романович, в течение нескольких дней координировавший работу своих подопечных, разместился на территории части в специально выделенном, для хранения документации и спускаемого аппарата, кабинете.
Запланированные работы прошли успешно и были завершены в срок. Испытатели подписали акты выполнения и отбыли в Звездный городок обратным рейсом Ан-12, устроив прощальный фуршет в кабинете командира.
Игорь Александрович, на правах руководителя принимающей стороны, был в числе приглашенных и провожал столичных гостей до самого трапа самолета. Памятную открытку, подписанную П.Р. Поповичем, он хранил в домашнем альбоме, как память о тех днях.
Ни до, ни после в своей жизни полковнику Саутину не доводилось иметь дело с представителями городской и областной администрации такого уровня. Пришлось овладеть и этим навыком. Проявление дипломатии, учтивости, терпения и запоминания титулов, имен и отчеств многочисленных чиновников номенклатурной иерархии, давалось ему не без труда.
Общение с ними происходило непрерывно и не только на трибуне центрального проспекта по торжественным дням, но и при разрешении многочисленных административно-хозяйственных и организационных вопросов. Все это было бы не столь затруднительно, если бы не накладывалось дополнительным бременем, утомляя посильнее прямых обязанностей командира части. Он был летчиком, а искусство вести переговоры было не его ремеслом. Понимая и принимая необходимость этого, как неизбежность судьбы, он ждал, стиснув зубы, окончания своего срока.
Случались, впрочем, и приятные отвлечения от ежедневных правил. На нартах или собачьей упряжке случалось погожим деньком уезжать с кураторами от местных властей на стойбище оленеводов. Передохнув на шкурах в чуме, пережидая пургу, попив чайку с душистыми травами, закусив строганиной, они возвращались в город неизменно в хорошем настроении. Эти поездки в тундру запомнились обжигающим загаром не заходящего за горизонт полярного солнца и распахнутым настежь гостеприимством отчаянных каюров.
Воркута была в их с Майей службе, определенно, не самым удачным местом. Одна из причин этого заключалась в том, что там он уже не летал. Был обладателем, можно сказать двух “собственных” транспортных самолетов Ил-14, да в придачу, и одного вертолета, а возможностью самостоятельно летать - не обладал!
Для летчика, это была - беда. Более того, из-за временного отсутствия начальника штаба, он был вынужден выполнять еще и его обязанности. И много прочих обязанностей свалившихся до кучи. В том числе, строительство военного аэродрома с железобетонным покрытием. В средней-то полосе России это задание было столь ответственно, что требовало опыта и специальных знаний, а каково в условиях полярной ночи и вечной мерзлоты!
Всякий ли справился, если ты, даже “о семи пядей во лбу”? Он служил и справлялся… Чертыхался, переживал, брал на себя, как и положено исполнительно-ответственному начальнику. Четыре года тянул лямку, за которую в надежде сгоряча ухватился.
Как выяснилось, и это была еще не беда, а лишь ее надводная часть. Беда была в том, что на авиабазе выявилась недостача 2700 тонн авиационного керосина! Сорок пять железнодорожных цистерн - без малого эшелон. Однако! Тут уж совсем стало не до полетов и не до чего. Дело-то тянуло на подсудное.
Действовать требовалось незамедлительно! И он действовал. Настойчиво, решительно, как всегда, вдумчиво, сохраняя стойкость духа. Как учили его наставники и старшие товарищи, авторитет которых он пронес и продолжает нести через всю свою жизнь. Нет таких крепостей, которые не взять. Нет таких происшествий, которые не оставляют следов. Просмотрев, сохранившиеся кипы отчетной документации, проверив регистрационные записи по журналам учета получения и расходования ГСМ, он нашел, куда и по чьей воли “утек” тот керосин.
На его счастье, жили мы тогда еще в правовом государстве, и как бы ни высок был статус виновников, они были выявлены и получили по заслугам. Случись это сегодня, результаты могли бы оказаться иными. Это была очередная победа! Увы и ах, последняя в его послужном списке. В 1986 году он стал военным пенсионером. Пенсия, которую платили в те годы, вполне обеспечивала прожиточный минимум.
Каждому из тех, кому хоть раз в жизни приходилось писать даже самую простенькую инструкцию, должно быть, испытывал ощущение сравнительной не простоты, казалось бы, простого дела и унылой однообразности этого. По определению понятно, что это дело назвать увлекательным возможно лишь обладая изрядным воображением. Если б вы только знали, сколь ошибочно это мнение.
Разработка по настоящему хорошей инструкции - очень не простое, но захватывающее дело, требующее от автора подлинного знания предметной области, предусмотрительности и убедительности, умения мыслить логично, изъясняться коротко и понятно и прочих качеств. Предполагаю, что это утверждение, не вызвав принципиального возражения, должно было бы вызвать удивление другим: не произошло ли авторское зацикливание на слове “инструкция”?
Сколько можно об одном и том же! Признаю и соглашаюсь. Тем не менее, речь пойдет вновь об Инструкции, правда, несколько, иного сорта. Судите сами.
Став пенсионером и передохнув от напрягов последних лет, Игорь Александрович, привыкший утруждать себя интеллектуальной загрузкой, посоветовавшись с Майей, пошел работать в военное издательство. Тогда еще не было дачного участка, ставшего впоследствии местом душевного успокоения. Привычный уклад государственного устройства еще не сформировал в скорости вошедшего в обиход слова Перестройка. Был запас нерастраченных сил.
Новая работа не была пыльной, заключалась в редактировании рукописей и текстов соответствующей по своей тематической направленности его недавней профессии. Для усидчивого и обстоятельного человека - очень даже подходящее занятие, позволявшее не выходить из круга новостей. Если бы не ее однообразность. Может быть, именно это и послужило вдохновляющим началом однажды возникшего у него желания поправить сложившееся в авиации положение дел.
Потребность в творчестве, являясь мощнейшим побудительным фактором, открывает в нас подчас неожиданные способности, вызывающие изумление окружающих и наше собственное. Поиск и исследование придавали жизни вкус во все времена. Возможно, именно это, оказалась первопричиной в том деле. Но не она одна: за годы “инспектирования” он накопился огромный фактографический массив авиационных происшествий.
Возник замысел, обобщить материалы аварийных ситуаций, накопившихся в ДА за несколько десятков лет и издать их в виде иллюстрированного сборника. Организация безопасности полетов была для него не один год содержательной основой, предметом особого внимания и заботы. Он полагал, что популяризация всех фактов ее нарушения может стать еще одной предпосылкой к ее снижению.
По сложившимся правилам, информация по фактам аварийных ситуаций на местах, поступала из частей, передавалась в Штаб и ложилась на полки сейфов, становясь недоступной и невостребованной. Вместо того, чтобы подвергаться анализу. Целостной картины статистики авиакатастроф не знал никто. Информация, подшитая в сейфах, должна была, по его мнению, начать по “взрослому” работать на безопасность полетов, став учебными пособиями. Чтобы на ошибках других учиться и учить молодых.
Он понимал с самого начала, что ему, не однократно принимавшему участие в работе комиссий по расследованию обстоятельств и выявлению причин авиакатастроф, обладавшему богатейшим опытом и связями в родном ведомстве, в одиночку этой задачи не одолеть. Требовались квалифицированные и заинтересованные единомышленники. Они нашлись. Принимаясь за это дело, он и не предполагал, что через некоторое время ему предстоит стать Главным редактором миниатюрного творческого коллектива. На излете зашатавшегося из стороны в сторону и уже совсем близкого к распаду СССР они успели подготовить и отдать в печать уникальную по своей значимости книгу. Вопросов и трудностей на их пути оказалось значительно больше, чем предполагалось. Каждый из них решался последовательно и вдумчиво, как этого требовала авиация.
Первая проблема, с которой пришлось столкнуться, состояла, к их немалому изумлению, в том, что в Главном штабе ВВС все архивные материалы на эту тему поспешили, видимо за ненадобностью - а что еще можно предположить (!!!) - уничтожить! Хорошо, что авторская группа знала ситуацию изнутри и смогла собрать, восстановить, восполнить…
Не менее важной и ответственной задачей оказалось преодоление барьера секретности. В нашей стране многое “секретилось” необоснованно, так было проще жить. По их мнению, обстоятельства воздушных катастроф не только не могли быть предметом государственной тайны, но должны были стать предметом самого широкого изучения во избежание повторения. Над этой “загагулиной”, уже в обстановке активно внедряемых в армейской среде новаций, им пришлось “поработать”, засучив рукава повыше локтей.
Все разрешилось в конце концов изящно и благопристойно. За вознаграждение в разумных пределах осмелевший до отважной бесстрашности уполномоченный их Особого отдела согласился помочь “литераторам”. Где- то, с кем-то, что-то согласовал, организовал снижение грифа - кому как не военному контрразведчику, съевшему на том не одну собаку, нести ясность в такие дела. Победителей не судят: “добро”, делающее книгу доступной миллионам в начале нового десятилетия было, наконец, получено. В 1993 году книга под названием “Пособие по безопасности полетов ” под грифом ДСП, в голубом дерматиновом переплете, пахнувшем типографской краской вышла из недр Воениздата.
По оценкам тех, кто держал ее в руках эта уникальная Книга стала памятником всем живым и мертвым авиаторам ДА. Написанная никак не иначе, как кровью, пролитой по неизбежности и халатности, надломленными судьбами, стечением роковых обстоятельств, болью и скорбью, книга не имеет себе равных. Это, по существу, и не инструкция, вовсе, в привычном значении этого понятия, а История аварий и судеб Дальней авиации, начиная с 1960 года.
Летчики и штурманы и все, имевшие отношения с Дальней авиацией, и авиацией вообще, трепетно дорожат этой книгой - я был тому свидетелем - или страстно мечтают стать ее обладателем. Попади на книжный прилавок, она могла бы подлинным бестселлером. Очень жаль, что книга не вышла раньше! Как здорово, что она вообще появилась на белый свет!
Они приехали к нему на его семидесятилетие неожиданно навестить в домашней обстановке. Два генерала, два известных в авиационных и государственных кругах летчика, два его однокашника по Монинской Академии. Один из них - в недалеком прошлом Главноком ВВС России Дейнекин П.С., другой - Командующий Оперативной группировкой в Арктике - ныне покойный Толстухин Ю.Н. Сам по себе случай, казалось бы, обыкновенный. Чего там особенного: ну собрались товарищи на огонек у своего товарища, ну махнули за здоровье юбиляра коньячку (давным-давно презентованного ему Дейнекиным из “обкомовских” погребов в день своего возвращения после командования дивизией в Воздвиженке), ну поговорили за жизнь, полистали фотографии минувшей молодости, вспомнили общих знакомых, высказали поздравительные слова и тосты, а заодно вручили в подарок модель строптивого Ту-22, посидели по свойски, покурили и разошлись. Можно было бы все так и принять, если бы не очевидность в этом визите нечто большего. А именно, два генерала, соединившись в одном желании, сговорились, встретились и навестили полковника! Не часто такое случается, вообще - то говоря. Редчайший, можно сказать, в армейских кругах, где тысячелетиями господствует субординация, случай, свидетельствующий о многом... В многолетней истории Дальней авиации, полной всяческого разнообразия, он не лишен привлекательности и мог бы занять достойное место.
Ответственный за пятое отделение слушателей воздушной Академии им Гагарина Ю.А. Саутин И.А. был не только одноклассником будущих генералов, а их старшим товарищем, немного больше пожившим и повидавшим. Он был тем должностным лицом, на долю которого не раз приходилось, проявляя терпение и житейскую мудрость, улаживать конфликтные ситуации, разрешать противоречия и прикрывать спины своих собратьев в годы их, временами, даже очень, развеселой молодости... Кто знает, как все могло бы происходить и чем кончаться в дни ее проявления, окажись на его месте кто-то другой. Генеральскую память не заклинило. Она осталась ясной, сохранив уважительную благодарность великодушному наставнику.
Мой коллега - известный писатель и сценарист, увидев рукопись настоящего очерка и фотографии из семейного альбома, переданные мне Игорем Александровичем для иллюстрации текста, заметил, вглядевшись в них, что если бы он задумал снимать игровой фильм о ветеранах авиации, несомненно, роль Саутина доверил бы Олялину Н.В.. Между ними и впрямь несомненное сходство. Причем не только внешнее, а в чем то, исходящее изнутри. Мне вспомнился очень давний, не броский, по сей день изумляющей будничной непритязательностью и правдивостью художественный фильм “Дни летные” и его главный герой в исполнении известного и, к сожалению, недавно ушедшего актера. Кажется, это был его дебют на экране. И, вправду внешнее сходство между ними бросается в глаза, особенно, в годы молодости Игоря Александровича. Скупыми выразительными мазками актер передал накал чувств и особенности профессии. Очень убедительно передал. И еще одна, в этой связи, неожиданная и любопытная деталь: оказывается они земляки - оба из Вологодской области.
Наша беседа подошла к концу. Оставалось попрощаться и расстаться. Мы встретились с ним апрельским вечером на одной из станций московского метрополитена. Незаметно пролетели три часа, в течении которых он рассказывал, а я слушал, увлекшись его воспоминаниями. Привычный в таких случаях диктофон на этот раз я не включал, положившись лишь на память. Мы условились по мере готовности очерка о его судьбе в ДА встретиться вновь для передачи текста и корректировок. Еще несколько часов тому назад я не знал ничего и не мог знать: ни о нем, ни о его жизни, а теперь знал и дорожил оказанным доверием. Возникло созвучие и взаимный интерес. Этот незнакомый мне в прошлом и еще некоторое время назад человек неторопливым повествованием о себе, о времени и тех, с кем свела его судьба на перекрестках эпохи “холодной” войны, раскрывался, становясь понятным в своих шагах и помыслах. Чем дальше, тем больше привлекал своей обстоятельностью, сосредоточенной сдержанностью и достоинством. Теперь, когда большая часть его рассказа, связавшись из отдельных событий, хронологически обрела некоторую законченность, захотелось поговорить на житейские темы. Прощаться не хотелось. На мою удачу и он не спешил и, взяв инициативу дальней беседы в свои руки, заметил в ответ на мой комплимент, что лет десять назад, вообще не знал никакой усталости. - Я лишь после смерти жены сдавать начал, а до этого износу мне не было! Упомянув про опросник, подготовленный мной перед первой встречей, он смутился и произнес:
- Извините, пожалуйста, но ответить на Ваши вопросы в письменном виде не смогу из-за того, что в пальцах перестал удерживать ручку. Руки стали подводить не знаю, как с ними договариваться. Должно быть, это последствие многочисленных стрессов, обретенных в прошлом.
- Уясните для себя главное и напишите об этом, Авиация была и осталась смыслом всей моей жизни! Все остальное, что было в ней, помимо - было производным. Было около Нее и ради Нее!
- Моя Майя это понимала и была готова по первому зову ехать со мной в любое место. Сожалею, что не уберег ее. Мой ей поклон до земли и царствие небесное.
- Жилось нам с ней, как и остальным из нашего воинства, временами не сладко, что уж теперь вспоминать. Но обеспечены мы были, на службе, и в быту всем необходимым очень даже хорошо. В первую очередь это касалось усиленного питания “по реактивным” нормам. Далеко не всем в нашей стране тогда это было доступно. Мы имели все, что нам требовалось. С жильем лишь было почти всегда напряженно. Но я ни о чем не жалею теперь!
- Кто был в Дальней авиации моими авторитетами? Молодчий А.Я., Иконников В.Д., Решетников В.В.. Выдающиеся герои нашего времени! С В.В. Решетниковым был знаком лично, достойнейший во всех отношениях человек.
- Вы спрашиваете о роли политработников. Они тоже были разными. Один из них запомнился особенно, был авторитетом, летал мастерски на пять с плюсом, был справедливым, стоял душой за авиаторов независимо от занимаемой должности. Замполитов любят не часто… Его же - любили и перед ним преклонялись. Он был искренним всегда, не лгал, держал слово, не сторонился товарищей.
- Сожалею, что не стало государства, которому мы служили и идеалов, в которые верили. В нем (и в них) было много праведного. С ним связана почти вся моя жизнь и ее лучшие годы.
- На Ваш вопрос, чем я нынче живу, отвечу прямо. Живу беспокойствами и тревогой. За сына: он инвалид первой группы (по заболеванию почек), тут не до шуток. Все это последствия пребывания его в раннем детстве в тех краях и условиях, где нам довелось жить и летать. Живу с дочерью и внуком. Внуку я всегда старался быть за место отца. Знаю по себе, как живется парню, если нет отца. Поддерживаю их как могу. Без меня им будет худо. Не станет меня, как они справятся самостоятельно - уж и не знаю. Отсюда мои печали и беспокойства за них и их завтрашний день. Остальное пока, кажется, нормально. Жду не дождусь, когда согреется земля, поеду на загородный участок, вскопать грядки, подремонтировать парничок. Я такие там выращиваю помидоры с огурцами домашним на радость!
- Не так давно Дейнекин П.С. подарил мне свою книгу “Проверено небом” с дарственной надписью. Очень правдивая, содержательная и подробная книга. Сделана успешная попытка рассказать о становлении Дальней авиации, начиная с шестидесятых годов. Она дорога мне тем, что многим из описанных событий я был свидетелем.
- Ваш вопрос о целесообразности публикации исторических очерков о судьбах ветеранов ДА в послевоенный период - риторический. Давно настало время заняться этим вопросом. Он содержит немало интересного и нуждается в более обстоятельной проработке. Редеет наш круг... Думаю, что у моих соратников, это вызовет чувство удовлетворенности и заинтересованности, как и у меня. Каждому есть что рассказать, каждый отнесется к этому ответственно с пониманием важности и значения исторической правды. Не уверен, что это будет интересно всем, но заниматься эти нужно.
- Летная профессия отличается от иной тем, что требовала непрерывного совершенствования мастерства. Пренебрежение этим правилом приводило к тому, что шансов “посовершенствоваться” в очередной раз могло не представиться. Музыкант или балерина, пропустившие очередной тренинг, расстаравшись, задним числом восполнят пробелы. В летном деле все завязано на жизнь. Оттачивание мастерства происходит иначе: с одной стороны, требовалось формирование осмысленно-взвешенного подхода, а, с другой - готовность к подсознательно-рефлекторным действиям. Одно неразрывно связано с другим. Действия летчика в воздухе в аварийной ситуации должны были опережать его мысли. Иначе конец! Как этому научить и учиться? Не знаю. Может быть, необходима врожденная готовность. А может быть, это тот случай, когда требуется проявление и закрепление загадочно-интуитивного “искусства возможного”, составляющего суть профессии.
Для меня его высказывание прозвучало неким метафизическим нонсенсом, о чем я поведал своему собеседнику, услышав в ответ, что именно эта им самим до конца непознанная (если вообще поддается познанию) особенность оберегала его. До конца уяснить существо дела помогло откровение Дейнекина П.С.
- Тем, кто не вернулся из полета, единственный раз не хватило чуть-чуть или высоты, или скорости, или времени, или собственного характера и благоразумия. Успешным был тот, чье благоразумие обеспечивало достаточность всего.
Еще одним откровением было его объяснение того, что на многих фотографиях объектив фотографа заставал авиаторов с зажатой в пальцах папиросой. ИгорьАлександрович внес ясность:
- Невозможно было не курить! Очень хотелось курить, особенно в минуты острого накала страстей и чрезвычайных происшествий! Они происходили ежечасно. Сейчас я не курю, не нуждаюсь и не испытываю удовольствие, всему приходит когда-то конец. А раньше курил всегда везде и очень много! Требовалась разгрузка.
Именно так отозвался о нем Дейнекин П.С. и, должно быть, руководствовался при этом значимыми для Главкома соображениями. Героем очерка “Судьбы ветеранов Дальней авиации” я выбрал его - человека занимающего в иерархии “отрасли” некоторое среднее положение: Саутин И.А. не вышел в высокие начальники, не добился генеральских званий, (совершенно не испытывая на это счет какого-либо дискомфорта) но и не остался “вечным” помощником командира корабля.
В устройстве карьеры он не ловчил, примерил на себя предложенную судьбой нишу и добросовестной службой подтвердил свое соответствие ей. В свои семьдесят восемь лет он не утратил сил и здравого смысла, крепок, ироничен, с удовольствием поднимает рюмку и, не смотря на многие окружающие жизненные превратности, не теряет стойкости.
Его судьба была, как всякая, уникальна в своих причудах и вместила в себя многочисленные особенности сходных судеб. В день встречи ветеранов Дальней авиации он вновь приходит на традиционное место, чтобы повидаться в очередной раз с однополчанами. Чтобы вместе вспомнить тех с кем летал, встречался на земле, жил бок о бок, и помянуть не доживших. Он намерен это делать впредь, покуда хватит сил.
Я смотрю в его живое доверчиво открытое лицо. А потом всматриваюсь в фотографию этого человека более чем сорокалетней давности. Прямой чуть с прищуром сосредоточенный взор, упрямо смотрящих перед собой цепко схватывающих глаз. Совсем чуть-чуть, со знанием меры, изящно наклоненная фуражка.
В окружении таких же, как и он, снявшихся в форме слушателей пятого отделения, именно по этому признаку его можно отыскать безошибочно. Привлекательный, очень мужской облик, в котором проглядывается затаенный вызов всему, что уготовлено и ждет впереди. Ни легкомысленной расслабленности, ни одутловатости, ни намека на любование, или заискивание - принимайте меня таким, каков я есть.
Воля, собранность, уверенность одолеть все, что в очередной раз поджидает, проглядывается в его чертах. Такие лица сорокалетних мужчин не могут, не нравится. Мимо не пройдешь - захочется непременно обернуться. С них делают зарисовки и пишут портреты.
А вот коллективная фотография выпускников Монинской академии 5-го отделения, снявшихся в 2009 году вместе с Решетниковым В.В. в центре - Героем Советского Союза, в годы войны бомбившем Берлин. Все уже седые, раздобревшие. Список однокашников за сорок лет поредел: ни Константинова, ни Толстухина уже нет среди них. Назавтра они вольются в привычную жизнь с ее заботами, а пока, разлив в столовой по второй, вышли на освещенную солнцем лужайку запечатлеться, как было в годы их молодости и былого братства.
Он на ней - второй слева подтянут и строен, хоть не моложе остальных: то ли спортивная подготовка напоминает о себе, то ли крестьянская закваска. Время властно над нами. Не сохраняет черты и былые облики. А он и здесь, (насколько возможно в эти годы) щегольски хорош.
Мы прощаемся с Игорем Александровичем недалеко от станции метро Перово московского метрополитена, где три часа назад произошла наша встреча. Расстаемся, пожелав успехов, условившись созвониться. Рукопожатие пока еще крепкой его руки, отказ от предложения проводить до дома вселяют уверенность, что мы сможем еще не раз услышать голос друг друга в телефонной трубке, что запас отпущенных ему сил не исчерпан.
Ах, как бы хотелось поверить в то, чтобы это было именно так. Апрельское солнце, вырвавшееся, наконец, из-за туч, озаряет его лицо улыбкой. Повернувшись, он уходит. А я, повинуясь подсознательной тревоге, обернувшись, пытаюсь проследить взором его невысокую фигурку, пока она окончательно не затеряется в движении людского потока. Кто скажет, обернувшись в его сторону, что этому человеку, испытавшему и повидавшему столько на своем веку, без малого восемьдесят ...
апрель - октябрь 2011 г.
Кириллин С.Н.
В декабрьском номере 2012 года журнала "Авиация и космонавтика" был опубликован материал об И.А. Саутине:
P.S.
Двадцать второго октября 2018 года в промозглый и дождливый день перемеженный зарядами то и дело налетавшего снега в помещении районного крематория под троекратный залп салюта наряда бойцов, присланного от Совета ветеранов, мы проводили Игоря Александровича в последний в его жизни земной путь.